Размышления об участи женщины на земле Поднебесной

Тоскую по любви,
Глядя на пташек.
Они тоже в клетке.

Быть женщиной в феодальном Китае означало иметь нелегкую судьбу — нужно было перенести массу моральных, и — главное — физических страданий, чтобы соответствовать устоявшимся представлениям о женщине и женской красоте. В Китае всегда (как, впрочем, и везде) прежде всего ценились внешние качества женщины. Признаком изящества женщины, особенно из состоятельных кругов общества, считались маленькие ножки и плоская грудь. По китайским обычаям (вошедшим в традицию во II тысячелетии), женщина должна была иметь маленькие дугообразные ножки, напоминающие форму молодого месяца или лилию. Девушке, не обладавшей этими признаками красоты, трудно было выйти замуж. Чтобы нога приобрела дугообразную форму, девочкам в 6-7-летнем возрасте подгибали все пальцы, кроме большого, к подошве и накрепко привязывали их бинтами. Каждую неделю бинты туго затягивались. Так продолжалось до тех пор, пока стопа не принимала дугообразную форму. Эта процедура вызывала у девочек сильные боли, ноги часто немели. Недаром у китайского народа сложились такие поговорки: «Красота требует страданий» и «Пара забинтованных ножек стоит ванны слез» ((Сидихменов В. Я. Страницы прошлого. — М., 1987. — С. 335-336)).

Русский врач В. В. Корсаков так отозвался об этом обычае: «Идеал женщины-китаянки — это иметь такие маленькие ножки, чтобы не быть в состоянии твердо стоять на ногах и падать при дуновении ветерка. Неприятно и досадно видеть это уродование ног на китаянках даже простых, которые с трудом переходят от дома к дому, широко расставляя ноги в сторону и балансируя руками. Башмачки на ногах всегда цветные и часто из красной материи. Ноги свои китаянки бинтуют всегда и надевают чулок на забинтованную ногу. По размеру своему ноги китаянок остаются как бы в возрасте девочки до 6-8 лет, причем только большой палец является развитым; вся же плюсневая часть и стопа крайне сдавлены, и на стопе видны вдавленными, совершенно плоскими, как бы белыми пластинками, безжизненные очертания пальчиков» ((Сидихменов В. Я. Указ. Соч. — С. 336)).

По воспоминаниям Сунь Ятсена, китайского революционера-демократа, в детстве он видел сильные страдания своей сестренки, которой бинтовали ноги. Девочка не могла уснуть ночами: она стонала, беспокойно ворочалась в постели, несвязно что-то шептала, с нетерпением дожидаясь рассвета, который должен был ей принести успокоение. Изнуренная ночными мучениями, к утру она впадала в забытье, и ей казалось, что наступило облегчение. Но, увы, рассвет не избавлял бедняжку от мук. Так продолжалось изо дня в день. Потрясенный увиденным, мальчик просил мать прекратить бинтовать ноги сестренке. Хотя мать сама сильно переживала страдания дочери, она не могла отступить от обычаев. Она ответила сыну: «Как может твоя сестренка иметь ноги-лилии, не испытав боли? Если у нее не будет маленьких ножек, то, став девушкой, она осудит нас за нарушение обычаев» ((Там же. — С. 336-337)).

Испытывая постоянные мучения, девочка, а затем и девушка, должна была исполнять всевозможную домашнюю работу — готовить пищу, вышивать, ткать и т. д.

Иногда женам и дочерям богатых китайцев настолько уродовали ноги, что они почти совсем не могли самостоятельно передвигаться. О таких женщинах в народе говорили: «Они подобны тростнику, который колышется от ветра». Женщин с такими ножками возили на тележках, носили в паланкинах, или сильные служанки переносили их на плечах, словно маленьких детей. Если же они пытались передвигаться сами, то их поддерживали с обеих сторон.

«В Нанкине, — вспоминал Г. Гессе-Вартег, — я наблюдал однажды, как одна дама была вынута из паланкина и отнесена во внутренние покои служанкой таким же способом, каким носят своих детей феллашки, т. е. на спине. В Цзинзяне я также много раз видел, как служанки также переносили своих разряженных хозяек через улицу в гости к соседям. Дама обхватывала служанку за шею, а служанка подхватывала свою госпожу сзади под ляжки. «Золотые лилии» высовывались из-под платья и беспомощно болтались по обе стороны спины служанки» ((Там же. — С. 338)).

Откуда возник варварский обычай бинтования ног, определить с полной достоверностью затруднительно. По одной из версий, у одного из императоров династии Тан была наложница по имени Яо Нян. Император повелел ювелирам сделать золотой лотос высотой в шесть футов. Внутри цветок был выложен нефритом и украшен драгоценными камнями. Яо Нин приказано было туго забинтовать свои ноги, придав им форму молодого месяца, и в таком виде танцевать внутри цветка. Говорили, что танцующая Яо Нян была столь необыкновенно легка и грациозна, что, казалось, скользила над верхушками золотых лилий. По преданию, с того дня и началось бинтование ног.

Обычай предписывал, чтобы женская фигура «блистала гармонией прямых линий», и для этого девочке уже в возрасте 10-14 лет грудь стягивали холщовым бинтом, специальным лифом или особым жилетом. Развитие грудных желез приостанавливалось, резко ограничивалась подвижность грудной клетки и питание организма кислородом. Обычно это пагубно сказывалось на здоровье женщины, но зато она выглядела «изящной». Тонкая талия и маленькие ножки считались признаком изящества девушки, и это обеспечивало ей внимание женихов.

Дети в китайских семьях воспитывались в духе безграничного подчинения старшим. Зачастую сын не мог защитить свою молодую супругу от бесчисленных придирок и ревности родителей. В одной из книг времен маньчжурского господства приводилось такое нравоучение: «К сожалению, в наши дни проявляют самую большую любовь к своим женам. Как это глупо! Если ты случайно потерял жену, ты сможешь вторично жениться. Разве ты забыл пословицу: «Жена как одежда, которую можно менять; а братья словно твои руки и ноги. Если твоих братьев больше не станет, где ты найдешь других?» ((Там же. — С. 346.)).

В 1890 г. в Пекине был опубликован доклад сановника Ли Хунчжана «О беспримерной почтительности». В докладе говорилось о дочери одного помещика, которая самоотверженно ухаживала за больной матерью. Но это не помогло: мать скончалась. Тогда дочь осудила себя на медленную голодную смерть и после четырехнедельного поста умерла. Докладывая императору об этом проявлении дочерней любви, Ли Хунчжан ходатайствовал об увековечении памяти девушки почетной табличкой. Таким образом, в масштабе Поднебесной подобные случаи беспримерного самоотречения возводились в культ и всячески пропагандировались.

Женщины в Китае не имели прав на общесемейную собственность. И если по каким-либо обстоятельствам происходил раздел недвижимого имущества, то оно распределялось только между мужчинами. Дочери и жены могли быть наследницами собственности отцов и мужей в тех редких случаях, когда не оставалось в роду ни одного мужчины. Даже в богатых семьях жена не имела права на наследство. Приданое невесты могло состоять из драгоценностей, богатой одежды, дорогой обстановки; очень редко за невесту давали деньги и никогда не давали землю.

В одном из наставлений, обращенном к отцу семейства, говорилось: «Ты должен с большим вниманием воспитывать дочь, хотя, естественно, воспитание дочери — это прежде всего дело матери. Когда дочери исполнится 5-6 лет, ей нужно делать прическу и бинтовать ноги. Она должна все время находиться дома, не следует позволять ей бегать и играть. Когда ей исполнится 7-8 лет, ты должен приучать ее выполнять небольшую домашнюю работу: подметать пол, чистить котел, мыть чашки, прясть. В 10 лет не разрешай ей выходить из дома и играть с мальчишками твоей семьи. В 12-13 лет она учится шить белье.

Когда к тебе придет гость, она не должна ему показываться. Если же придут родственники, позови дочь — пусть она приветствует их, однако ее слова и манеры должны выражать почтительность. Не позволяй ей болтать и громко смеяться. Если она выйдет из дома и отправится в гости к родственникам, ее должен кто-либо сопровождать; не позволяй ей выходить одной, покидать дом и судачить с соседями или ночевать с соседской дочерью.

В 14-15 лет приучай ее прилежно трудиться. Пусть она обучается тем работам, которые ей придется выполнять в доме мужа. Ее одежда должна быть черного или синего цвета, очень простой и неяркой. Она должна рано вставать и поздно ложиться. Не позволяй ей жить у родственников; не разрешай ей возжигать курительные свечи и совершать жертвоприношения в храме. В Новый год не разрешай ей играть в кости или в карты.

Прежде всего надо, чтобы дочь была серьезной и трудилась не щадя своих сил. Родители должны научить ее трем правилам подчинения и четырем добродетелям. Три правила подчинения: дома повиноваться отцу; когда выйдет замуж, повиноваться мужу; когда останется вдовой, повиноваться сыну. Четыре добродетели: супружеская верность, правда в речах, скромность в поведении, усердие в работе» ((Сидихменов В.Я. Указ. Соч. — С. 347-348)).

В 1892 г. русский китаевед Д. Покотилов опубликовал книгу «Китайцы о европейцах», в которой привел ряд интересных сопоставлений, сделанных китайскими дипломатами и состоятельными маньчжурами, побывавшими в европейских странах. Приведем некоторые из них:

На равноправие мужчин и женщин, принятое в европейских странах, китайцы смотрели с удивлением: ведь происходила большая путаница в наименовании родственников с мужской и женской стороны (они назывались одинаково). Социальной единицей в Поднебесной считался не индивидуум, а семья, и отношения между отдельными членами семьи были определены точнейшим образом. При этом существовало резкое отличие между отношениями к родственникам отца и к родственникам матери. Это объясняется совместным проживанием в одной китайской семье сразу нескольких (3-4) поколений. Родственники же со стороны жен и матерей принадлежат к другим семьям и живут отдельно, потому и считаются менее близкими родственниками.

На Западе мужчины и женщины свободно общаются между собой, девушки могут разговаривать со многими мужчинами, причем мужчины из-за этого между собой не спорят. В китайских семьях мужчины и женщины держатся изолированно. По достижении мальчиками школьного возраста их обыкновенно отделяют от сестер. Девочки ведут почти совершенно замкнутую жизнь, и эта изоляция еще более усиливается после того, как девушку просватают, что происходит обычно после 10-12 летнего возраста. С этого времени девушки должны укрываться от взора даже хорошо знакомых. Из дома они выезжают редко, только в случае крайней необходимости.

В Европе женщины и мужчины сами выбирают себе женихов и невест и сами решают вопрос о браке. В Китае семейное начало и семейный интерес всецело господствуют над индивидуальным. Китаец женится не потому, что любит, а потому, что это нужно для общих семейных интересов. Поэтому личный выбор и личный вкус не играют во всем этом деле никакой роли. Вопрос решается всецело старшими членами семьи.

В Европе родственники и близко знакомые друг другу люди при встрече и расставании целуют друг друга без различия полов. В Китае поцелуи настолько необычны, что даже мужья не целуют жен своих, по крайней мере никогда не признаются в этом, т.к. поцелуй считается вещью похотливой и неприличной. Открыто лишь мать целует своих маленьких детей, да и то только до 5-6-летнего возраста ((Сидихменов В. Я. Указ.соч. — С. 350-351.)).

В Китае заключение семейного союза преследовало не только цель продолжения рода, но и заботу об усопших предках. В женитьбе молодого человека были заинтересованы прежде всего его родители, которые, с одной стороны, отвечали за судьбу рода перед духами предков, а с другой — должны были заботиться о собственной загробной жизни.

Кроме законной жены богатый человек мог иметь несколько наложниц, которых называли «вторая жена», «третья жена» и т. п. Всеми ими управляла «первая жена» — хозяйка дома. Наложницы обитали под одной крышей с законной женой, которой они всецело подчинялись. Часто в хозяйстве они выполняли обязанности прислуги. Законная жена не имела права жаловаться мужу, если ей не по нраву пришлось присутствие той или иной наложницы.

Законная жена признавалась матерью всех детей своего мужа и вместе с ним распоряжалась их судьбой. Настоящие же матери (наложницы) теряли всякие права на своих детей. В случае смерти законной супруги муж мог либо обзавестись новой, либо возвести в сан законной жены и хозяйки дома одну из своих наложниц.

Известно, что могущественная императрица Цыси, фактически стоявшая у власти в Китае в 1861-1908 гг. попала в императорский дворец в 16 лет в качестве наложницы пятого класса. За 4 года жизни во дворце умная и проницательная Цыси сделала большую «карьеру»: в 1852 году она получила звание наложницы пятого класса (гуйжень), в 1854 г. — наложницы четвертого класса (бинь), в 1856 г. — наложницы третьего класса (фэй), а вскоре — второго класса (гуйфэй). Ее восхождению помогли два фактора: природная красота и способности, а также бездетность первой жены императора. Она подарила императору сына, что сразу сделало ее самой близкой фавориткой императора. После его смерти она стала регентшей при малолетнем сыне-императоре и таким образом прибрала к рукам власть. В данном случае в судьбе этой китайской женщины сыграли роль стечение чрезвычайных обстоятельств и необыкновенные способности Цыси ((См.: Сидихменов В.Я. Маньчжурские правители Китая. — М., 1985. — С. 78-93)).

Что же касается обычной семейной жизни китайцев и их отношения к женщине, то важнейшую роль в подборе жениха и невесты перед заключением брачного союза играл социальный, имущественный фактор. Родители руководствовались принципом «соответствия» пары, т. е. семьи жениха и невесты не должны были значительно отличаться друг от друга в материальном отношении.

Одно из правил, выработанных в Китае еще в древности, запрещало вступать в брак юноше и девушке, носящим одну и ту же фамилию. Очевидно, этой обычай возник тогда, когда число китайских родов было еще сравнительно небольшим. В тех условиях одинаковые фамилии означали кровное родство. Правда, с ростом населения страны одну и ту же фамилию нередко стали носить люди, не связанные родственными узами. Однако этот устаревший запрет существовал на протяжении многих веков, и закон наказывал тех, кто нарушал его.

По-китайски слово «жениться» буквально означает «брать в дом жену», а «выходить замуж» — «покидать семью». Этими словами выражался точный смысл свадебного обряда. Жених приводил невесту к своим родителям, а невеста покидала родную семью. После свадьбы молодая жена становилась членом семьи мужа. В редких случаях жених переселялся на постоянное жительство к родителям невесты. Сын мог быть недоволен избранной для него родителями женой; жена, в свою очередь, могла быть недовольна мужем — не это считалось главным в брачном союзе. Насильственное соединение молодых людей породило поговорку: «Муж и жена живут вместе, а сердца их за тысячу ли друг от друга». Если молодые люди были помолвлены с детства, родители чувствовали себя спокойнее: в случае внезапной смерти всегда найдется кому проявить заботу об их загробной жизни.

Старая китайская мораль не одобряла нежных отношений между женихом и невестой — это считалось не только излишним, но и неприличным. Молодые люди вообще не должны были встречаться до помолвки. Их личные чувства никого не интересовали и не принимались во внимание.

Если помолвка состоялась в детстве, а будущий муж умирал до свадьбы, существовал обычай венчать девушку с поминальной дощечкой умершего жениха: тогда она становилась вдовой в самый момент своего венчания и, как всякая другая вдова, была лишена возможности вторично выйти замуж. Отголоски старых обычаев сохранились в Китае до сравнительно недавнего прошлого. Еще в 1956 г. в Пекине старая китаянка поведала историю своей жизни современному синологу Сидихменову: «Родом я из провинции Гуанси. Занимались мы там землепашеством. В трехлетнем возрасте помолвили меня с сыном одного богатого крестьянина из дальней деревни. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, стряслась беда. Жених мой был хворый, заболел да и умер, а его родители затребовали меня по давнишнему уговору. Горькими слезами плакала я, убивалась перед отцом и матерью. Пожалейте, говорю им, не губите молодую жизнь. Но отец беспомощно разводил руками: «Раз ты помолвлена, значит, я не могу нарушить уговора, обязан доставить тебя к родителям жениха». Увезли меня в дальнюю деревню и обвенчали там с поминальной дощечкой, на которой было написано имя моего умершего жениха. Так я стала вдовой покойника. Через несколько дней после похорон свекровь говорит мне: «Ты должна до конца жизни оставаться вдовой, иначе очернишь дух покойного мужа и нарушишь покой предков». Я прожила в семье умершего жениха пятнадцать лет и досыта натерпелась всяких обид» ((Сидихменов В. Я. Указ. соч. — С. 361-362.)).

После свадьбы наступало самое страшное — свекровь давала волю своей практически неограниченной власти над невесткой. И хотя сердце мужа могло обливаться кровью при виде издевательств над его женой, он не имел права выразить недовольство поступками матери. Если же он осмеливался это сделать, то причинял еще больше страданий жене и жизнь ее становилась совсем невыносимой. Заступничество мужа вызывало негодование его родителей, и даже соседи осуждали его за непочтительность к старшим.

Невестка должна была избегать личного общения с главой семьи и его сыновьями и постоянно находиться «под рукой» у свекрови, которая обычно не отличалась тихим нравом. Жестокое обращение свекрови с невесткой — одна из мрачных сторон в жизни феодальной китайской семьи.

Подчиненное положение женщины, характерное для китайских семейных традиций, восходит к культу предков, в соответствии с которым назначение человека на земле — продолжать род и поддерживать могилы предков. Женщине же, утратившей при вступлении в брак всякую связь с родной семьей, отводилась по этим представлениям второстепенная роль.

Покорность, покорность и еще раз покорность — такова была главная добродетель женщины. В девичестве она во всем подчинялась отцу, после замужества становилась служанкой мужа и его родителей. «Если я выйду замуж за птицу, — гласило старое китайское присловье, — я должна летать за ней; если выйду замуж за собаку, должна следовать за ней всюду, куда она побежит; если выйду замуж за брошенный комок земли — я должна сидеть подле него и оберегать его». ((Там же. — С. 369.)).

Важнейшими и лучшими качествами женщин считались робость, сдержанность, умение приспосабливаться к характеру мужа. Мир женщины был ограничен домом и семьей. Гость, пришедший в дом, всегда спрашивал хозяина о его здоровье, о здоровье его отца, деда, сына, но никогда — о здоровье жены или дочерей. Такой вопрос показался бы неприличным, он мог быть воспринят как проявление невежливости.

Услужить родителям мужа считалось главной обязанностью молодой женщины. «Если жена нравится сыну, но не нравится его родителям, — говорили в феодальном Китае, — то он должен расстаться с ней. И наоборот, если жена не нравится сыну, а его родители говорят, что она хорошо им служит, то он не смеет расставаться с ней».

Муж мог продать своих жен или наложниц, передать их другому человеку временно или навсегда. Хотя это формально запрещалось законом, такая практика имела широкое распространение. Муж имел право разойтись с женой без бракоразводного процесса при следующих обстоятельствах:

— если жена не живет в согласии со свекром и свекровью;

— если бесплодна;

— если подозревается в прелюбодеянии или уже совершила таковое;

— если наветами или болтливостью вызывает раздоры в семье;

— если страдает какой-либо болезнью, к которой люди чувствуют естественное отвращение;

— если невоздержанна на язык;

— если она без разрешения мужа присваивает себе домашнее имущество.

Вторичное замужество считалось тяжким преступлением женщины перед памятью о покойном муже. Вдова, осмелившаяся вновь выйти замуж, была обречена на изгнание из своей среды, подвергалась риску быть убитой родителями или родственниками покойного мужа, да и по закону не могла больше стать чьей-либо женой, а только наложницей.

Древний обычай предписывал вдове совершить самоубийство, чтобы соединиться с мужем в загробном мире. Она объявляла о таком решении родственникам и близким, и ее поступок рассматривался как подвиг.

Китай — страна древних традиций, в которых важную роль занимали три главных этапа в жизни человека: рождение, бракосочетание и смерть. Рождение мальчика в китайских семьях всегда было большой радостью для семьи — это лишние рабочие руки, это надежная забота сына о родителях в старости. Рождение девочки означало появление еще одного рта, который надо кормить. В целом, китайский народ прежде был очень бедным, что и породило жестокий обычай — уничтожать младенцев-девочек. Их бросали в колодцы, выбрасывали на пустыри ((Одинцова Э.А. Мой Шанхай. — Иркутск, 1999. — С.9. )). В провинции Фуцзянь, например, практиковался способ умерщвления путем помещения новорожденной в лохань с холодной водой, где ребенок захлебывался. Естественной причиной таких убийств была крайняя бедность. Понимая, что в будущем приобрести приданое дочери будет очень трудно и не желая обрекать ее на горькое существование, полное лишений и бесчестья, родители предпочитали призвать на помощь смерть как единственное средство, избавляющее дочь от несчастий в жизни.

В 1902 г. В. В. Корсаков писал: «Причинами детоубийства в Китае следует считать исключительную нищету и бедность родителей, а также и распространенный повсюду взгляд на девочку как на существо низшее. Как ни бедны родители, но мальчика они берегут как будущего хранителя памяти предков и родителей; как ни тяжела жизнь семьи, на мальчика всегда возлагаются надежды, что он будет кормилец, ему, может быть, улыбнется счастье в жизни. Не то девочка: в бедной семье — это тягость, от которой чем скорее избавиться, тем лучше» ((Сидихменов В.Я. Указ. Соч. — С. 380.)).

Крестьяне, задолжавшие кредитору, нередко продавали своих детей, стремясь во что бы то ни стало сохранить родовую землю. Крестьянских дочерей продавали еще чаще, чем сыновей, и их участь была значительно хуже. Дело в том, что мальчика обыкновенно покупали, чтобы усыновить его, и поэтому он жил в новой семье еще более-менее сносно. Проданная девочка навсегда теряла свободу, не говоря уже о том, что чаще всего ее продавали прямо в публичный дом. Хозяин мог делать с девочкой все, что хотел, мог перепродать другому человеку. Родители, продав свою дочь, теряли на нее право, и с момента заключения сделки она становилась в полном смысле слова рабыней ((Сидихменов В.Я. Страницы прошлого. — М., 1987. — С. 326.)).

Обычай избавляться от больных стариков и детей сохранился в Китае вплоть до 30-х годов ХХ века. Вот, например, что сообщала «Шанхайская Заря» о подобном случае:

Живая девочка в гробу

«Вчера в муниципальной прозекторской состоялось судебно-медицинское следствие по случаю смерти 5-летней девочки-китаянки, найденной живой в гробу сержантом Надиевым и скончавшейся затем в госпитале. Подробности этой жуткой находки таковы.

В минувшую субботу в 2 с минутами ночи сержант Надиев, делая обход своего района, в одном из темных переулков услышал детский плач. Повернув в переулок, он нашел маленький гробик, из которого неслись стоны и детские вопли. Надиев взял гробик на рикшу и отвез его на станцию, где обнаружилось, что в гробу находилась живая девочка. Она была немедленно отправлена в госпиталь, где и скончалась несколькими часами спустя.

На следующее утро в участок явились пожилые китаец и китаянка, которые стали наводить справки о том, где находится их «похороненная» дочь. Из расспросов пришедших выяснилось, что девочка в течение нескольких недель сильно страдала неизвестной для родителей болезнью. В один из сильных приступов боли она впала в глубокое обморочное состояние, которое было принято родителями за смерть. В гробу ребенок очнулся и своим криком привлек внимание делавшего обход сержанта. Родителям придется дать ответ по суду» ((Шанхайская Заря. 29 октября 1929 года. — С. 8. )).

Похожую историю, произошедшую в Шанхае в 1930-е годы, описывает в своих воспоминаниях Э. Одинцова:

«Однажды мой отец … поехал на охоту со своими приятелями на фазанов. Вокруг Шанхая не было лесов, только поля. Вблизи деревень росли подсолнухи, гаолян, кукуруза, арбузы, дыни. День был хороший, жаркий. Машину оставили в тени под шелковичными деревьями и пошли «на фазаны».

Идут и слышат какие-то стоны и крики. Повернулись и пошли на эти крики. Смотрят, стоит гроб, а из него раздаются стоны и вопли. Подбежали, а гроб забит. Что делать! Двое приятелей отправились за полицией в деревню. Привезли полицейского, а он ничего не понимает, а открывать гроб отказался. Поехали за владельцем этого гроба, и привезли молодого китайца. Выяснили, что неделю назад умер его отец и был похоронен со всеми почестями, а вот теперь оказывается он жив. Мой отец, который очень хорошо говорил на китайском языке, стал требовать, чтобы немедленно сняли крышку и выпустили старика. Сын упирался: отец умер, похоронили, а теперь что? Полицейский не вмешивался. Наши стали на него наступать, требовать действий. Сын уселся на гроб, старик начал тихо ругаться. Отец и его друзья тоже, только громко. Полицейский оставался невозмутимым. Один из приятелей сбегал к машине, принес инструменты. Теперь перебранка шла между сыном и стариком. Наконец, сын сдался, махнул рукой и слез с гроба. В общем, открыли они этот гроб, извлекли старика и повезли его в полицейский участок вместе с сыном. Там дежурный офицер полиции сказал нашим охотникам, что теперь они отвечают за этого старого китайца, и потребовал от них денег на его содержание! Пришлось им раскошелиться! Вот так фазаны!

Когда эту историю рассказали начальнику отца, мистеру Харботлу, он сказал, что надо было оставить старика, так как по китайским законам его действительно придется содержать тем, кто его спас. Мистер Харботл рассказал, что один из его знакомых ехал на катере и увидел, как китаец сбросился в воду с речного трамвая. Недолго думая, англичанин прыгнул за ним и вытащил китайца. И что же? Ему пришлось содержать китайца, который теперь ничего не желал делать. Чуть что, говорил, что никто не просил спасать его. Впоследствии англичанину пришлось оставить китайцу свой дом и большую сумму денег, когда он уехал в Англию.

На счастье отца и его друзей, старик вскоре благополучно скончался, на сей раз по-настоящему, и им не пришлось его содержать» ((Одинцова Э. Указ. Соч. — С. 11.)).

Попавшие в долговую кабалу расплачивались с кредиторами не только детьми (чаще всего — девочками), но и… женами. Так, русская газета «Слово» в 1930 сообщала: «Китаец Ван Цинку накануне китайского нового года решил рассчитаться с долгами. Он продал собственную супругу своему приятелю за 175 мексиканских долларов и таким образом решил проблему кредиторов. Однако дело приняло иной оборот, когда через 2 недели супруга Ван Цинку бежала от нового владельца…» ((Продал жену за 175 долларов //Слово. 26 января 1930 г. — С. 13.)).

Эта же газета часто писала о торговле «живым товаром» в Шанхае. Так, например, в апреле 1930 г. сообщалось, что «полиции французской концессии удалось спасти 17-летнюю девушку Тай-А-зенг, которая была уже запродана в один из вертепов разврата, в провинцию, за 300 долларов» ((Триста долларов за девушку. //Слово. 5 апреля 1930 г. — С. 5.)). А в заметке «Похитители детей» говорилось о раскрытии шайки бандитов (состоящей из 11 мужчин и 3 женщин), специализирующихся на похищении детей, главным образом девочек, которых они продавали в другие города Китая ((Похитители детей. //Слово. 8 апреля 1930 г. — С.6.)).

В другом сообщении газета поведала об истории китайца-матроса Юн-Со-ме, отце пятерых детей. Оказавшись без денег, папаша решил продать свою дочь 6 лет за 35 мексиканских долларов своему приятелю. Однако, продав дочь, Юн вдруг начал испытывать угрызения совести. Через неделю он забрал ребенка обратно, на что сильно обиделся его друг, обратившийся в суд с требованием расплаты. Суд китайского города постановил, чтобы Юн вернул деньги другу, иначе ему грозило тюремное заключение ((Дочь за 35 долларов. //Слово. 9 апреля 1930 г. — С. 5. )).

В 1930-е годы газеты часто писали о жестоких случаях обращения с китаянками их мужей. Вот заметка «Муж-истязатель»: «Чинами французской полиции арестован некто Зу-Ин-вей. Причина ареста — заявление соседей о периодическом истязании им своей жены. Когда на квартиру Зу, неожиданно для него, нагрянула полиция, то жена Зу была найдена прикованной на короткой цепи к стене. Из расспросов несчастной женщины выяснилось, что муж приковал ее пять дней тому назад и в течение всего этого времени не давал ей не только есть, но и пить. Муж-истязатель предстанет перед судом» ((Муж-истязатель. //Слово. — 26 апреля 1930 г. — С.5. )).

Однако ХХ век принес китайской женщине не только постепенное избавление от прежней тяжелой доли — первая половина столетия явила образчики дерзких и решительных китайских женщин, презревших все и всяческие традиции и запреты.

Редактор крупнейшей в Шанхае русской газеты «Шанхайская Заря», крупный синолог В. Арнольдов писал в публицистической заметке:

«Китай быстрыми шагами идет к европейскому или, точнее, к вселенскому прогрессу, к европейскому скепсису и неверию! Прошлое умерло не только во внешних государственных формах, но оно умирает, вытравливается в душах. Даже культ предков, на котором строился, рос, ширился и укреплялся Китай в течение многих тысячелетий, даже этот культ соблюдается теперь только внутри семей как мертвая традиция, но не как живая вера, проникавшая еще недавно в сознание каждого китайца от мала до велика…

Культом предков в Китае объясняется все. Почему китайцы рано женятся и почему до самого последнего времени невесты выбирались родителями? Почему все внимание родителей обращено на мальчиков и полно безразличия отношение к девочкам? Почему в китайской семье вся власть принадлежит старшему в роде? Почему самой страшной смертью является обезглавливание и те, кто к смерти приговаривается, предпочитают как высшую милость быть удавленными? Почему жена, входя в дом своего мужа, считается навсегда потерянной, становится чужой для дома своих собственных родителей, даже для своих предков? Меняет предков! Почему и для чего разрешается в Китае многоженство, с которым впрочем новая власть сейчас борется? Почему китайцев хоронят под звуки веселой музыки и несут за покойником изображения его любимого коня и всего, что радовало его при жизни? Все, словом, объясняется культом предков…» ((Арнольдов Л. В. Удар прошлому. //Шанхайская Заря. 26 июля 1929 г. — С. 5. )).

В самом деле, несмотря на сохранение жестких традиций, в 1920-30-е годы китайцы начали отказываться от некоторых постулатов прежних правил и установок. Так, популярный в то время французский писатель Морис Декобра, посетивший Шанхай в 1934 году, поделился своими наблюдениями о китайских женщинах:

«…Теперь на моем пути стала новая загадка, еще не разгаданная мною — женщина Востока… Потребуется время для того, чтобы понять очаровательный сфинкс — женщину Востока. Может быть, она, конечно, окажется «сфинксом без загадки»… Тайна — вот одно из главных очарований женщины, оружие, которым она умеет подчинить себе почти всякого мужчину. Скажу только одно: меня иногда почти пугают быстрые шаги, которыми идут к прогрессу восточные женщины. Я не имел об этом представления до тех пор, пока не приехал сюда и не увидел изящных китайских мисс, которые умеют так прелестно комбинировать европейскую моду с национальным стилем костюмов и которые так артистически танцуют. Если сопоставить их наряды с их бабушками, носившими еще громадные головные уборы и едва переступавшими своими изуродованными ножками — какой великолепный контраст мы получим!» ((Женщина Востока — очаровательный сфинкс. //Шанхайская Заря. — 2 февраля 1934 г. — С. 6.)).

Впрочем, времена менялись, а обычай избавляться от нежелательных детей сохранялся по прежнему. В январе 1930 г. «Шанхайская Заря» сообщала об отчете общественного китайского благотворительного общества. Так, по статистике за 1929 год на улицах Шанхая и из реки Вампу было подобрано и извлечено 30 000 мертвых тел, из которых 28 520 были младенцами ((Двадцать восемь тысяч детских трупов. //Шанхайская Заря. — 28 января 1930 г. — С.5. )).

Несмотря на строгие меры властей китайских и иностранных, продажей женщин и девочек по-прежнему промышляло множество любителей легкой наживы. «Во французском смешанном суде, — писала «Шанхайская Заря», — двое китайцев за попытку продажи 14-летней девочки были приговорены соответственно к 5 и 1 году тюремного заключения. Китайцы были арестованы 13 февраля на рут Вейквей помощником инспектора Арни, подслушавшим, как они уславливались относительно продажи девушки в какой-то притон. Отнятая у китайцев девушка передана на воспитание одному из католических женских монастырей» ((Пытались продать девушку. //Шанхайская Заря. — 21 февраля 1930 г. — С.5.)).

Советская эмигрантка Э. Одинцова в своих воспоминаниях, касаясь факта существования подобных церковных обителей, пишет: «В колониальном Китае было множество католических монастырей. Немецкие или французские монашки подбирали брошенных младенцев, устраивали их в приюты при монастырях. Девочек учили не только грамоте, но и различным ремеслам, главным образом шитью и вышиванию. Какие дивные скатерти, какое белье и носовые платочки создавали эти китайские девушки! Многие из них получали специальность медсестер и работали в больницах больших городов Китая» ((Одинцова Э. Мой Шанхай. — С. 9.)).

В Шанхае первой половины ХХ века самыми известными католическими монастырями считались монастыри Зи-Ка-Вея (ныне — Сюйтьяхуэй). В статье, посвященной истории создания и деятельности этих католических приютов, рассказывалось:

«Мужской и женский монастыри Зи-Ка-вей существуют свыше 60 лет… Особенно замечательны по грандиозности своей работы два монастыря — женский Святой Богоматери, и мужской с китайским названием Ту-за-вей. Их работой является подбирать брошенных бедными родителями-китайцами детей, а также сирот; помогать глухонемым, слепым и душевнобольным китайцам, как детям, так и взрослым; оказывать амбулаторно-медицинскую помощь окрестному бедному населению; давать европейское образование китайским детям в специальных колледжах. Ежемесячное количество подобранных монахами и монахинями и подброшенных младенцев в обоих монастырях доходит до 400…

Возраст питомцев монастырских яслей от 1-2 дней до 1,5-2 лет. Целый штат кормилиц, нянек, мамок, сиделок под наблюдением монахинь обслуживают младенцев днем и ночью. Правда, определенный процент бэби умирает, но большинство выживает для того, чтобы впоследствии, получив некоторое образование и знания ремесленника, стать полезным для общества человеком. До определенного возраста дети воспитываются в христианском дузе, а затем, пройдя небольшой курс наук на китайском языке, поступают на обучение в одну из многочисленных мастерских монастыря…

Выросшие в стенах монастыря юноши и девушки, как правило, венчаются, поселяются в одном из домов-общежитий и продолжают работать по своей специальности в мастерской монастыря, будучи на всю жизнь обеспечены хорошим заработком… Окрестное китайское население на сотни верст знает о работе монастырей и спокойно приносит либо своих младенцев, которых, по бедности, не может вскормить, либо найденных сирот…

За 60 лет своего существования, — заключал автор статьи, — монастыри… создали несколько образцовых колледжей для китайцев и располагают огромным натуральным хозяйством для всех своих многочисленных учреждений» ((Арнольдов В. В монастырях Зи-Ка-Вэя. //Шанхайская Заря. — 12 сентября 1929 г. — С. 6.)).

В Китай 1930-х годов наряду с модными журналами, новыми идеями о женском образовании и воспитании с Запада проникают известия о феминистском движении женщин. В конце 1929 года в Китае была образована женская ассоциация, в которую вошли жены крупных политических и финансовых деятелей Китая того времени и представительницы из обеспеченных слоев интеллигенции, получившие образование в западных университетах. Покровительствовала этой организации супруга президента республики Чан Кайши — Сун Мейлин.

Русские газеты того времени не обошли своим вниманием этот вопрос: «Местная Ассоциация китайских женщин на своем последнем собрании вынесла резолюцию обратиться к Центральному Нанкинскому правительству с протестом против многоженства. Центральное правительство должно издать особый закон, который будет преследовать мужей, имеющих больше одной жены, и на виновных в неисполнении накладывать строгое наказание вплоть до заключения в тюрьму» ((Протест китайских женщин. //Слово. — 26 января 1930 г. — С.13.)). Более того, нашлись храбрячки, призвавшие на свою защиту не только общественное мнение, но и суд: «Иск в 20 000 мексиканских долларов, — писали в газетах, — подала китаянка на мужа — студента китайского университета Св. Джонса Хуа Тавей. Дело в том, что она обнаружила, что муж завел себе еще одну супругу, на содержание которой уходили значительные суммы…» ((По обвинению в двоеженстве. //Слово. — 13 февраля 1930 г. — С.5.)).

В 1929 г. в Шанхае появляется первый штат женщин-полицейских (китаянок). «Полиция китайской части Шанхая, — писалось в «Шанхайской Заре», — решила составить специальный штат из женщин, в обязанности которых будет лежать борьба с женской преступностью. По примеру китайской полиции полиция международного сеттльмента обзавелась 16-ю женщинами-полицейскими. Многие преступники после ареста указывают на то, что к месту совершения преступления оружие было принесено их соучастницами-женщинами, которые почти совершенно до сего времени были застрахованы от обыска полицией на улице. Бандиты отправлялись к месту предполагаемого налета без оружия, а их компаньонки другим путем доставляли туда же револьверы. Теперь женщины-полицейские будут обыскивать на улицах подозрительных женщин…» ((Женская полиция на сеттльменте. //Шанхайская Заря. — 2 июля 1929 г. — С. 5.)). Чуть позднее газета сообщила: «Организация… специальной женской полиции дает хорошие результаты. Было уже много случаев, когда женщины-полицейские вовремя предотвращали совершение преступлений… Вчера в школе, организованной для женщин-полицейских властями китайского города, состоялись экзамены и было выпущено 22 женщины-полицейских, окончивших специальные 3-х месячные курсы» ((Женщины-полицейские. //Шанхайская Заря. — 6 июля 1929 г. — С.5.)).

А в заметке «Шайка торговцев «живым товаром», газета «Слово» сообщала об аресте преступной группы, главную роль в которой играли китайские женщины (всего 11 человек). «В момент ареста, — говорилось на страницах газеты, — в доме находилось семь девушек — жертв бандитов. Младшей из них только 11 лет. Ее продали родители, а остальные девушки были соблазнены предложениями выгодно устроить их на службу. Предводительница банды Гин-И-де, имевшая тайное бюро по скупке женщин (которых отправляли в Амой и Мукден), приговорена к трем годам тюрьмы, другие преступницы — к 2 и году тюрьмы. Мужчины, игравшие в банде второстепенную роль, высланы из пределов французской концессии» ((Шайка торговцев «живым товаром». //Слово. — 29 апреля 1930 г. — С. 5; Приговор торговцам «живым товаром». //Слово. — 21 марта 1930. — С.5.)).

Преступный промысел, как ни странно, был быстро освоен «освобождающейся женщиной Востока». «Шанхайская Заря» в мае 1930 г. поместила большую статью о китаянке-атаманше пиратской джонки, грабившей корабли и небольшие суда в Желтом море. Сотруднику немецкой газеты удалось познакомиться в Гонконге с китайскими пиратами, войти к ним в доверие, принять участие в плавании в течение 3-х недель. Он рассказал о Лай-Хон-сан, атаманше довольно большой пиратской банды, которой принадлежали 12 джонок. Каждая джонка имела по 1-2 пушки, все пираты хорошо вооружены.

«Нападая на проходящие суда, — писал журналист, — пираты грабят команду и пассажиров, очень редко убивая людей. Если же на ограбленном судне оказывается мало денег и имущества, то наиболее богатых пассажиров берут в плен в качестве заложников. Освобождают их за выкуп… Лай-Хон-сан никогда не нападает на европейские суда или на пароходы, перевозящие пассажиров-европейцев. Поэтому своей деятельностью она беспрепятственно занимается многие годы. Ей 45 лет. Свита ее состоит из двух адъютанток, остальная команда — мужчины.

Как и все в современном обществе, пиратская профессия стала доступной теперь только богатым людям. Лай-Хон-сан очень богата. Прозвище ее — «Богатая скала». У нее 2 сына. Старший, которому уже исполнилось 20 лет, учится в Шанхае, и мать хочет сделать из него крупного промышленника. Младшему 5 лет, все свои годы он провел в море. Лай-Хон-сан хочет, чтобы он наследовал ей в пиратском ремесле».

В первые дни плавания атаманша почти не разговаривала с немецким журналистом. Да были и другие дела. Пиратское судно грабило ежедневно 5-6 китайских джонок. На палубе лежали связанными уже несколько заложников. Но затем сердце атаманши смягчилось, и она подолгу беседовала с репортером. Отец Лай-Хон-сан был простым кули. Случайно он познакомился с главарем бандитской шайки и вошел к нему в милость. Бандит предложил ему вступить в шайку, а после его смерти отец Лай-Хон-сан стал сам главарем бандитов. Он купил несколько джонок и грабил рыбаков и торговцев, и «дело» начало процветать. Лай-Хон-сан с раннего детства находилась при нем. И когда он умер, унаследовала 7 джонок. Прикупив постепенно еще 5, она стала владелицей большого хорошо вооруженного флота» ((Три недели на пиратской джонке. Похождения немецкого журналиста. //Шанхайская Заря. — 30 мая 1930 г. — С.7.)).

В 1930-е годы китайское правительство Чан Кайши активно проводило реформы, навеянные влиянием Запада. В частности, много внимания было уделено семейному праву и отмене множества старых закостеневших обычаев. Большим новшеством было уравнение в правах на наследство сыновей и дочерей в китайских семьях. Хотя реально подобный закон не был проведен в жизнь, некоторые китаянки попытались бороться за свои права. В статье «Спор из-за миллионного наследства» русскоязычная «Шанхайская Заря» рассказала о начале судебного процесса по иску в миллион мексиканских долларов. «Эту сумму, — писала газета, — имеет намерение получить с известного мультимиллионера-коммерсанта Чу Сан-сана его родная сестра, носящая в настоящее время имя госпожи Ли Чу-тзе. Госпожа Ли Чу-тзе ищет с брата своего долю наследства, оставленного их отцом, также колоссально богатым человеком, состояние которого было в несколько раз приумножено оборотистым в коммерческих делах Су Сан-саном. По старым китайским законам все состояние отца досталось Чу Сан-сану, являвшемуся старшим сыном. Сейчас национальное правительство, идущее по стопам Запада, уравняло в правах наследия сыновей с дочерьми и, базируясь на этом законе, г-жа Лу Чу-тзе вчинила гражданский иск, требуя своей доли…» ((Спор из-за миллионного наследства. //Шанхайская Заря. — 22 февраля 1930 г. — С.4. )). В конечном итоге этой женщине не удалось получить той значительной суммы, на которую она рассчитывала, но попытка побороться за права на наследство имела место.

Тяжела и беспросветна в прошлом была жизнь китайской женщины. Игрушка в руках сильного пола, китайская женщина в течение многих веков существовала в условиях глубокого прессинга и вечного морального унижения. Тем не менее, несмотря на суровые обычаи и нравы, китайская семья отличалась удивительной жизнестойкостью в борьбе с невзгодами, а члены семьи — небывалой привязанностью к родному дому. Думается, происходило это во многом благодаря долготерпению и жизненному оптимизму китайской женщины.

Какое бы несчастье ни разразилось над китайской семьей, ее глава не падал духом, продолжал упорно трудиться, рассчитывая на поддержку и беззаветную преданность супруги. Под стать мужчинам были женщины, с исключительной стойкостью и мужеством переносящие боль, страдания и все превратности своей нелегкой судьбы. Отказываясь от веками сложившихся правил и установлений обыденной жизни, в первой половине ХХ века китаянки быстро усваивали новые веяния времени, ни в чем не уступая мужчинам, а иногда и, превосходя их в дерзости осуществления своих замыслов — касалось ли это семьи, образования или деловых вопросов.

Именно поддержка китайских женщин впоследствии принесла успех деятельности коммунистического движения в Китае: ведь желание свободы и отказ от прежних условий жизни были одними из главных коньков коммунистической пропаганды в деревне и городе. Поэтому вспомним прошлое и поклонимся идолу маленькой китайской женщины, перенесшей на своих хрупких плечах все зигзаги старой и новейшей истории.