Лагерь русских беженцев на Тубабао

Последним годом деятельности русской эмиграции в Шанхае нужно считать 1949 г. «Все даже поражались, — писал очевидец в те годы. — При теперешней обстановке – Шанхай на военном положении, и появляться на улицах можно лишь до 10 ч. 30 мин. вечера, а если пойти по улице позднее, попадешь в китайскую «каталажку», что никому не улыбается. Тем не менее, почти в каждой русской квартире оба Рождества и Новый год были весело встречены с возлияниями и закусками, как «ни в чем не бывало». Офицерское собрание даже выбрало специальное разрешение от полиции на встречу Нового Года. Китайцы разрешили, но при условии, что никто из помещения не будет выходить до 5 ч. утра и все окна собрания будут затемнены. Оригинально отметить, что на русское Рождество 7 января в Шанхае продавалась масса елок и продуктов, так как русские «по-русски» справляли свой православный праздник в Шанхае, в котором многие прожили по 25 лет…, а многие там и родились…».

Быстрое приближение к Шанхаю Народно-освободительной армии Китая породило среди иностранцев большую панику. Особенно ярко она проявилась среди русской общины, которая уже хорошо знала о том, сколько русских было депортировано из Харбина в СССР. Все, кто имел маломальские связи, старались получить визы и уехать. Тем, кто не имел такого шанса, оставалось одно – отправиться с общей группой. Подготовительная работа началась в конце 1948 г., эвакуация – в начале 1949 г.

«Новая заря» из Сан-Франциско откликнулась на отъезд русских эмигрантов на Тубабао так: «Они помнили и всегда будут помнить, что из всех стран мира пока только лишь одни Филиппины откликнулись на призыв ИРО – согласились оказать временное гостеприимство на своих островах. Затаив незаслуженно нанесенную обиду, они не питали иллюзий в отношении условий жизни на полуобитаемом острове под тропиками. Само филиппинское правительство, по-видимому, также отлично сознавало все те трудности и лишения, с которыми неизменно встретятся пришельцы из Китая, почему и ограничило срок пребывания их у себя четырьмя месяцами, а Международная организация помощи беженцам, в свою очередь, торжественно обещала филиппинскому правительству расселить дальневосточных Ди-Пи по другим странам, где бы они смогли честным трудом добыть себе кусок хлеба и вести сносную человеческую жизнь». Тогда еще никто не подозревал, что эта временная жизнь вместо четырех месяцев растянется почти на четыре года.

Всего морем и по воздуху было вывезено около 6000 эмигрантов. Последний пароход «Хэвен» взял на борт в Шанхае почти 600 человек. Среди пассажиров в основном были лица, имевшие китайские заграничные паспорта или карточки ИРО. Перед получением филиппинской визы всем эмигрантам требовалось заполнить анкеты и пройти собеседование. Самолетом разрешалось взять с собой 60 фунтов, а морским транспортом 450 фунтов багажа, который должен был находиться в деревянных ящиках. С одной стороны, жизнь на о. Самар для них явилась как бы продолжением эмигрантской жизни, с другой, этот период стал мостиком для подготовки переезда в другие страны, прежде всего, для получения соответствующих виз.

«Первые дни, — писал очевидец, — мы провели в очередях – ждали, когда подойдет наш черед заполнять подробные анкеты, что от нас требовали филиппинская таможня, иммиграционные власти, разведывательные и контрразведывательные органы. Помимо ответов на вопросы, касавшихся нас самих, мы должны были сообщить, что мы знаем о наших родственниках в СССР – если таковые имелись. Кроме того, каждого тубабаовца взвешивали, фотографировали, измеряли его рост и снимали отпечатки его пальцев… Долго мы стояли, ожидая какое-то начальство. Наконец, стали вызывать: записав имя и фамилию, ставили у столба, давали очередной номер порядочной величины, приблизительно с лист школьной тетради, и приказывали прижать его на груди, поддерживая с двух сторон руками; голову держать ровно, не склоняя ни в какую сторону, твердо опираться на столб и смотреть на фотографа, не моргая и не закрывая глаз. Фотограф щелкал аппаратом и отпускал жертву. Точь-в-точь, как делали с нас снимки в Шанхае в общественной столовой перед эвакуацией, но только тогда номеров не ставили. Люди в очереди сильно волновались, отказывались сниматься, спорили, и все-таки становились к позорному столбу. Ну, что мы могли сделать?»

Известной в русском Китае писательнице О. Морозовой принадлежат и такие наблюдения: «По приезде в Тубабао мы попали в заколдованный круг: нас лишили совершенно возможности принимать самостоятельно какие-либо меры в деле устроения нашей дальнейшей судьбы, так как почему-то вопрос всецело перешел в ведение Переселенческого отдела ИРО, который, не интересуясь нашим желанием и имеющимися у нас личными возможностями, просто указывает нам, куда мы должны записываться, и в случае отказа нашего угрожает нам всякими репрессиями. Что же делать тем, кому больше сорока лет? Куда они могут рассчитывать переселиться?»

В лагере соблюдался комендантский час. «В будние дни мы должны были быть в своих палатках к десяти часам вечера, а в субботу и воскресенье – к одиннадцати. Продвижение ограничивалось территорией лагеря, но иногда по специальным пропускам филиппинской службы безопасности нам разрешалось совершать небольшими группами однодневные экскурсии в ближайший от лагеря городок Гьюян. Посторонним вход в лагерь был ограничен, но сразу же за лагерем местным торговцам разрешили открыть небольшое кафе-ресторан, магазинчики и лотки». Администрация разделила всю территорию на 16 районов, в каждом проживало более 300 человек. В первых районах проживали эмигранты, которые приехали раньше, в 16-м – последние. Три района, помимо номера, имели и собственные имена: 4-й был скаутским, 8-й – президентским и 11-й – музыкантским. В «президентском» находилась канцелярия, здесь же жил глава российской эмиграции Г. К. Бологов и его помощники. Каждый район имел руководителя, а весь лагерь – собственную полицию, которая обеспечивала порядок в лагере и в первые месяцы насчитывала около 200 человек. Первым ее начальником был П. К. Пороник. После того, как он эмигрировал в Австралию, его место занял Р. А. Черносвитов.

Еда была простой и не отличалась питательностью. К октябрю 1949 г. на Тубабао были построены десять кухонь с кладовыми, десять бойлеров, открыты больница, санаторий, аптека, оборудованы зубоврачебный кабинет, санчасть и пожарная команда, несколько школ и детский сад, созданы курсы по изучению английского и испанского языков, по подготовке бухгалтеров и стенографистов и т.д. «При этом, — отмечала О.А.Морозова, — организации ИРО все это почти ничего не стоило, так как одни вещи, более солидные, как доски для мебели, ИРО получало за бесценок «по сговору» от филиппинцев с базы; труд, как физический, так и умственный, был даровой – эмигрантский; разное оборудование, напр., для водопровода, электрической станции, санитарного отдела (бочки) – все это большей частью откапывалось в земле среди брошенного американцами изломанного имущества и приводилось в порядок своими силами. Наконец, зубоврачебный кабинет был всецело создан врачами-эмигрантами, предоставившими в общественное пользование лекарства и разные инструменты и принадлежности вплоть до зубоврачебных кресел. Вряд ли какая другая нация могла бы достичь таких удивительных результатов в такое короткое время, кроме русской, да еще при таких тяжелых условиях».

Епископ Иоанн Шанхайский в лагере беженцев на Тубабао

В лагере было открыто несколько церквей. Самая крупная, православная, которую назвали Михайловской,  помещалась в большой дырявой палатке. Внутри нее было очень неуютно, иконостас не отличался красотой, так как не было больших икон. Вместо колоколов висели пустые бидоны. Церковь поменьше, находящаяся в Первом районе, называлась Серафимовской. В ней служил отец Афанасий, бывший настоятель Серафимовской церкви в Тяньцзине. Униатский приход возглавил Федор Вилькок, бывший директор католического колледжа в Шанхае.

Несмотря на многочисленные проблемы, в лагере беженцев развивалась духовная и культурная жизнь. Со временем благодаря епископу Иоанну Шанхайскому был открыт Свято-Богородицкий собор, который поставили на самом высоком месте, откуда открывался красивый вид на море и ближайший лес. Около собора, кстати, имевшего настоящие колокола, построили небольшой деревянный дом, в котором жило трое священников.

Необходимость в духовном общении заставила эмигрантов открыть Историко-литературный кружок. Основная работа в нем заключалась в чтении популярных лекций. Профессор Путята, например, прочитал доклад о Гоголе, неоднократно выступали с лекциями профессор Головачев и военный историк Филимонов. У этого объединения не существовало никакого устава, и главной целью оно ставило организацию встреч для общения людей.

Зачинателем театра стал С.А. Уралов, собравший первую труппу. Вначале она ставила небольшие миниатюры, а первой театральной площадкой стало место, где по вечерам крутили фильмы. Через некоторое время образовалось театральное объединение, которое разделилось на три секции: драматическая (Уралов), оперетты (Славянский) и балетная (Шевлюгин). Н. Славянский писал: «Говорить о том, как в жизни человека необходим театр, совершенно напрасно. Необходимость сего ясна без всяких доказательств. В наши тяжелые и грустные дни на Тубабао существование театра бодрит, придает веру в будущее, скрашивает горечь настоящего и доказывает, что, несмотря ни на что, мы целы, едины в своих чаяниях и не сломлены испытаниями». Члены театрального объединения играли как классику, так и пьесы местных авторов, например, О. Скопиченко. Нередки устраивались концерты. В связи со 150-летием со дня рождения А.С. Пушкина в лагере состоялся большой вечер.

Деятельно работали и художники. 4 апреля 1950 г. была открыта выставка-продажа работ местных художников. Среди 400 выставленных произведений было немало интересных.. Больше всего картин выставил А.А.Карамзин. Почти все его полотна были посвящены России. Особенно хорошо ему удавались изображения лошадей, скорее всего потому, что в прошлом он был кавалерийским офицером. Привлекали внимание пейзажи и портреты кисти В.Н. Осипова. Особенно популярными были акварели Н.А. Пикулевича, которые многие покупали на память о пребывании на Тубабао, а вот работы А.В. Петрова распродавались не очень. Хотя они отличались отменным качеством, но стоили  дорого.