С Владимиром Бондаренко на этот раз мы увиделись на тропическом острове Хайнань. Он прилетел сюда отдохнуть, а заодно и продолжить свое знакомство с Китаем, страной, которую он впервые посетил в прошлом году, и которую, по его признанию, хотел бы объездить вдоль и поперек.

За творчеством известного российского критика, главного редактора газеты «День литературы» и заместителя главного редактора газеты «Завтра» я пристально слежу на протяжении вот уже двадцати лет, с тех самых пор, когда в 1987 году вышла его знаменитая статья «Очерки литературных нравов».

Путешествуя по острову вместе с Владимиром Григорьевичем и его супругой Ларисой, мы посетили две этнографические деревни народностей ли и мяо. Добродушные и улыбчивые ли и стойкие воины мяо живут рядом вот уже несколько веков. Эти две деревни не просто стоят вплотную, они сплелись друг с другом в тугой узел, как Инь и Янь. Женщины ли — искусные ткачихи. Чудесные образцы их национального промысла можно увидеть повсюду на Хайнане. А вот мужчин я не запомнил. Зато даже женщины у мяо — это настоящие мужчины, что уж говорить о представителях сильного пола. И вот, гуляя по деревне, и наблюдая за Бондаренко, я поразился неожиданному сходству. Да ведь он тоже один из них, он из племени мяо — бунтарь и воин, последний солдат империи, в силу исторических бурь оказавшийся на островке, заселённом такими же, как и он, искренними русскими патриотами. В его руке перо, похожее на пику, но он сохранил при этом веселый нрав и добрую душу. Вернется ли он и его племя на материк, покажет недалекое будущее.

Михаил Дроздов: Владимир Григорьевич, вы известный российский критик, предметом вашего внимания всегда была современная русская литература, но вот я с удивлением замечаю, что в последних ваших статьях появилась китайская тема, китайская какая-то линия. В связи с чем она у вас возникла?

Владимир Бондаренко: В прошлом году, а это был год России в Китае, сформировалась делегация Союза писателей России, в которую я попал. Мы объездили пять городов: Пекин, Харбин, Нанкин, Ханчжоу, Шанхай. Китай меня поразил. Ну, красота это само собой, любая страна красива. Как журналист я объездил полмира, бывал в пустынях, на севере, и на юге, в тропиках, и в джунглях. Даже среди льдов и среди бескрайних песков всегда найдется своя красота. Но меня поразил Китай именно по контрасту с разрушающейся, несмотря на красивые слова, Россией. В России, кроме телевизионной нынешней стабильности, на самом деле пока еще нет реального развития, нет строек, нет инфраструктуры, нет новых дорог, мы до сих пор живем на остатках советского ресурса. Кстати, этот факт признает и путинское руководство. Мы доедаем советский ресурс. И вот я с завистью подумал о том, что хотя Китай и Россия начинали реформу практически одновременно, но именно Китай обеспечил себе этот рывок вверх. Меня поразил Китай гораздо больше, чем Америка, которую я хорошо знаю, которую объездил с севера на юг, с запада на восток. Дело в том, что я примерно знал, что увижу в Нью-Йорке, что увижу в Сан-Франциско. Поэтому нечему было поражаться. А здесь… Я достаточно хорошо представлял себе старый Китай, который, что там отрицать, учился у Советского Союза и был гораздо более слабо развит. И вдруг я увидел Шанхай! Да что говорить про Шанхай! Возьмем Харбин. Подлетая к этому городу, Валентин Распутин мне говорит: «Ну, Харбин это провинциальный город, там кроме русского кладбища нет ничего интересного». И вдруг мы видим город небоскребов, город строек, город производств, где одних только автомобильных развязок не сосчитать. Даже такому провинциальному городу, как Харбин, Лужков может позавидовать. Я тогда спросил у Распутина: «Валя, неужели твой Иркутск, который практически не развивается уже лет 50, можно сравнить с Харбином?», а он только грустно покачал головой. Вот этим Китай меня и покорил. А дальше уже подключилась моя филологическая и культурологическая натура, и я с головой погрузился в китайскую культуру — прочитал «Дао Дэ Цзин», сейчас это одна из самых любимых моих книг, я уже скоро наизусть буду знать весь 81 параграф. Я перечел, кстати, его в десятке переводов. «Дао Дэ Цзин» в России переводит, по-моему, каждый уважающий себя китаист. Я прочел Мао Дуня, прочел всех писателей, составляющих костяк классической китайской литературы, и я влюбился в культуру Китая.

Когда вы будете в Москве, я вас познакомлю с «Моим Китаем». В нашей столице я нашел два десятка «Китаев»: это и челноки, это и серьезные китайские бизнесмены, которые привозят товар в промышленных объемах, это и места, где можно найти шелкографию, картины, предметы искусства, это и чайные. За последний год я уже заставил всю мою квартиру драконами, цилинями, черепахами с драконьими головами, выпрыгивающими из воды карпами, священными животными. На меня смотрит утром Лао-цзы, напротив него — бронзовый Конфуций. То, что я был покорен вот этим ростом Китая — это первично, а уже потом я стал углубляться в китайскую культуру. Вот сейчас я пишу статью «Китайские мотивы Иосифа Бродского», в этой статье я рассматриваю его прекрасные стихотворения «Письма Династии Минь», его переводы китайской поэзии. Меня интересуют переводы китайской поэзии не только у Бродского, но и у других известных поэтов, а также все, что связано с Китаем у других русских писателей, да и у меня самого теперь это будет предметом моей литературы.

Михаил Дроздов: По-моему, в России совсем не знают современную китайскую литературу, даже те авторы и книги, которые вы сейчас назвали: «Дао Дэ Цзин», китайские классики, Лао Шэ, Лу Синь и т.д., это все-таки либо глубокая древность, либо начало — середина ХХ века. Есть ли шанс познакомить российского читателя с современными китайскими авторами?

Владимир Бондаренко: Я уверял руководство Союза Писателей Китая, что буду через газеты «Завтра» и «День литературы» знакомить российских читателей с новинками китайской литературы. Но выполнить это обещание оказалось не так просто. Дело в том, что у нас разрушена система организации качественных переводов произведений иностранных авторов. Рушится сразу все. Не может быть так, чтобы страна рухнула, а олимпийский спорт, или тот же хоккей остался. У нас нет классического балета, нет лучшего в мире хоккея, нет и блестящей школы переводчиков-китаистов. Сейчас проблемы с китайскими переводами.

Пока нашей культурой руководят люди подобные Швыдкому, они будут поддерживать не только антирусские, но и антикитайские тенденции в культуре. Любое направление, если оно не проамериканское, не прозападное, они отметают.

Вот Нобелевская премия, она и раньше была политизирована, но сегодня эта ее сторона еще усилилась. Безусловно, все лауреаты этой премии далеко не бездарные писатели. Последний лауреат 2006 года Орхан Памук, кстати, талантливый писатель, я сам люблю его читать, но ему дали Нобелевскую премию после того, как турецкой суд дал ему 5 лет тюрьмы за его проармянскую позицию. Не было бы этого неожиданного выступления Памука против своего народа, нации, государства, не был бы он диссидентом турецким, не сделали бы его нобелевским лауреатом.

Или вот, скажем, китайский лауреат Гао Синцзянь, я прочитал в отрывках все то немногое из его произведений, что у нас вышло на русском языке. Говорят, что Дмитрий Воскресенский, наш известный китаист, перевел полностью «Гору души» — роман, за который Гао Синцзянь получил нобелевскую премию, но никто из российских издателей не хочет публиковать эту книгу. Гао Синцзяню дали Нобелевскую премию как «китайскому Солженицыну» за его откровенную антикоммунистическую, антигосударственную позицию. Гао Синцзянь мне интересен, как критику, но он настолько немассовый, небульварный… Те же Памук, Пастернак, Солженицын гораздо более читаемы, несмотря на то, что это политические фигуры были. Гао Синцзянь — элитарный избранный писатель, которого всегда будут читать единицы. Ему дали Нобелевскую премию тогда, когда он еще не был переведен ни на один европейский язык. То есть люди, которые приняли такое решение, его не читали. Дали потому, что надо было Китай отметить, ведь за 100 лет ни один китайский писатель так и не был удостоен этой награды, а коммунистическому Китаю давать не хотелось. Вот и нашли в Париже диссидента, присудили премию ему, не читая. Тем не менее, я от души рад за Гао Синцзяня, я рад за китайскую литературу. Так же было, когда я спорил со своими друзьями из патриотического лагеря, когда дали премию Иосифу Бродскому. Я считаю, что это премия русской литературе в целом. Можно любить или не любить Бродского, но в этих спорах, в этом ореоле славы Бродского, вдруг выплывают на Западе иные русские имена — Юрий Кузнецов, Николай Рубцов и другие. Также и через Гао Синцзяня многие в мире узнают больше о Китае.

В России сегодня издают Ха Цзина — китайского дезертира, сбежавшего из китайской армии и осевшего в Америке. Судя по тем рассказам, которые я прочитал, он весьма средний писатель, но зато лютый антикоммунист. По этой же, видимо, причине — он лауреат национальной премии США.

У нас издали «Крошку из Шанхая». Ее автор — Вэй Хой — тоже живет в Америке. У нас издали Шань Са, и, прежде всего ее первую слабую вещь «Врата Поднебесной», где описываются события на площади Тяньаньмэнь. Но затем вышли две другие ее книги: «Играющая в Го» и «Императрица». «Императрица» меня особенно поразила. Шань Са, конечно же, ярчайший талант. Мне жалко, что она живет не в Китае. При всем при этом у нас не перевели ни одного писателя, живущего в континентальном Китае. Хотя я уверен, что в Китае живет достаточно много талантливых писателей, которые тоже занимают разные позиции. Тут уж не такая диктатура, есть свои внутренние инакомыслящие. Хотя бы их издавали! Я знаю немного Цай Цзюня, ну, такой, китайский Стивен Кинг, автор романов ужасов с китайской спецификой. Я прочитал его с удовольствием. Талантливый парень, живет, кстати, в Шанхае. Я о нем написал несколько строк в своей газете. Тем не менее, это все же лишь одно из направлений в массовой культуре. Что же делается в серьезной литературе Китая, мы не знаем. Вот я заказал перевод Су Туна, хороший писатель, как мне говорили. Сейчас он живет в Нанкине. Но возникли проблемы с переводом. Дай Бог, в течение нескольких месяцев переведут тот отрывок, который мне прислали из Китая. Я опубликую его в своей газете. Скоро выйдет и статья о нем.

Михаил Дроздов: Возвращаясь к Нобелевской премии, как вы думаете, кто из русских писателей имеет шанс ее получить?

Владимир Бондаренко: Я не знаю, кто это будет. Наверняка он будет антипутинский, при этом наверняка из каких-нибудь меньшинств, может быть голубой, может быть больной СПИДом. Но это однозначно не будет простой, нормальный, критически мыслящий писатель. Это должна быть талантливая с одной стороны личность, с другой стороны яркий маргинал. Вот если бы Дмитрия Быкова посадили в тюрьму за его провокационный роман «ЖД», что однозначно прочитывается, как «ЖиДы», хотя сам Дмитрий Быков из того же еврейского племени, он бы имел шанс стать Нобелевским лауреатом.

Михаил Дроздов: То есть Бунин — исключение?

Владимир Бондаренко: Бунин лишь подтверждает правило. Я повторяю, дают Нобеля писателям, как правило, талантливым, но не за талант, а за нужную политику. Вот Набоков был вне политики, ему и не дали. А Бунин был крутой антикоммунист, он всех коммунистов как вы знаете, предлагал «вешать, вешать и вешать». И Нобелевскую премию ему дали не как классическому русскому писателю, а за его лозунг «вешать, вешать и вешать». Также по политическим причинам дали Солженицыну, Пастернаку и Бродскому. Не было бы ссылки Бродского на мою родину, на русский Север, не было бы отъезда в Америку, никогда бы он Нобеля не получил. Был бы постоянным конкурентом Кушнеру. В Москве Евтушенко и Вознесенский, а в Питере Кушнер и Бродский. Это если забыть о русском национальном крыле современной литературы.

Михаил Дроздов: От дел литературных хотелось бы перейти к вопросам политическим. В последнее время я наблюдаю такую картину: многие известные патриотические деятели, те же Станислав Говорухин, Константин Затулин оказываются в рядах «Единой России», кто-то из патриотов оказался в новой партии «Справедливая Россия». Как к этому относиться? Вот у меня, скажем, есть желание какую-то пользу Родине приносить, но уход в глухую непримиримую оппозицию, при современной политической системе, означает изоляцию, полное бездействие, отрыв от нашей российской жизни. Как вы относитесь к таким перебежчикам?

Владимир Бондаренко: Я отношусь скептически. Я вообще считаю, что нынешнее поколение застарелых политиков, что в оппозиции, что в проправительственных кругах исчерпало себя. Я не возражал бы против глухой оппозиции, если она будет представлять из себя мощную социальную, национальную силу. Если бы появились сразу десятки Кондапог, появились бы и яркие лидеры оппозиции. С другой стороны, я понимаю, что на малом и среднем уровне и в «Единой России», и в «Справедливой России» масса людей, которые искренне работают на благо своей страны. К сожалению, у нас сейчас нет ни большой национальной идеи, ни ясной концепции государственного развития. Путин, к сожалению, красиво говорит, но пока реально не поддерживает никакой конкретной национальной концепции развития. Нельзя же под развитием понимать продажу нашего сырья. Есть такое понятие — сырьевая колония Запада, сырьевой придаток. Мы же перевернули, видоизменили это же самое явление — назвали его «мощная энергетическая держава». А что такое «мощная энергетическая держава» — это держава, в которой нет абсолютно никакой промышленности, никакого сельского хозяйства, это держава, которая держится только на том, что продает необработанное сырье, газ, нефть, алмазы, лес и прочее. Так это и есть типичная сырьевая колония Запада. Я категорически против «мощной энергетической державы». Я не хочу, чтобы мои внуки, а у нас запасы нефти тоже не безграничны, жили в нищей стране, потому что Россия превратится в пустыню Сахару — нефти нет, промышленности нет. Китаю было труднее, у него не было такого мощного сырьевого финансового ресурса, поэтому мы можем в пять раз быстрее, чем Китай обеспечить развитие инфраструктуры, начать же нужно со строительства дорог. Так выходили в Германии, извините, при Гитлере, из кризиса, или в Америке из Великой депрессии — строительством дорог. Абстрагируемся от того, что в Германии был фашизм. И там, и там начали активное строительство автобанов. И в Германии, и в Америке был принят план, согласно которому от любого районного центра до другого районного центра должна быть качественная дорога. Представьте автобан через всю нашу страну! Если в России будут такие дороги, то, рынок есть рынок, любой инициативный предприниматель построит рядом гостиницу, фабрику, магазинчик, да что угодно. Пока нет дорог, никто ничего не будет развивать, а дороги без участия государства никто не строит. Кстати, это же китайская пословица: «На хорошей дороге — хорошая жизнь». Потому, что бы не говорил наш лидер, реальной, а не на словах программы национального развития я не вижу. Если такая программа будет, я согласен, не надо уходить в глубокую оппозицию. Надо делать все, чтобы помогать своей державе. Если же этой программы развития не будет, то народ, пусть даже он теперь молчит, раз в 50 лет будет устраивать кровавую бойню. Начнется октябрь 2017-го, придет новый Пугачев, новый Разин, новый 1985, новый 1991 год. Если Кондопоги пойдут по всей стране, тогда может произойти национальное восстание. Я не хочу, чтобы до этого дошло, поэтому буду поддерживать программу хоть «Справедливой России», хоть «Единой России», какой угодно другой партии вплоть до Жириновского, если она реально, а не на словах будет осуществлять программу развития России. Пока все партии только болтают.

Михаил Дроздов: А как вам такая идея, чтобы патриоты активно пошли бы сейчас в эти, так называемые, партии власти, наполнили их и изменили их суть изнутри.

Владимир Бондаренко: Я скажу, может быть страшные для наших патриотов слова. История знает примеры, как монархисты превращались в революционеров, а нынешние атеисты в религиозных адептов — искренних, убежденных. Тот же Валерий Ганичев, искренне верующий человек, а ведь он был в номенклатуре ЦК КПСС. Поэтому я вполне допускаю, что если Россия не погибнет, то во главе сил спасения могут оказаться те, кто 15 лет разрушал Россию, вплоть до таких страшных фигур как Чубайс, как Кириенко. Подобно революционерам 1917 года, которые пустили под откос Россию, взорвали все, что только могли, а потом волею Сталина стали строить Магнитки и Днепрогэсы. Есть люди, по натуре не настроенные на тотальное разрушение, но в силу тех или иных обстоятельств сыгравшие деструктивную роль в истории своей страны. Благодаря возникновению иных реалий они начинают возглавлять созидательные, строительные силы. Так что, я думаю, не только патриоты придут в «Единую Россию», «Справедливую Россию», но многие из тех, кто разрушал, вынужденно встанут во главе наших новых Днепрогэсов и Магниток. Для этого, конечно, нужен лидер, который будет выполнять национальный план развития. И дело здесь не в диктатуре. Вот латиноамериканские диктатуры: я — диктатор, всех оппозиционеров расстреливаю, вокруг меня банановый рай, а народ живет в нищете. Мне не нужна такая диктатура. Но если придет диктатор, который воссоздаст великую страну, и мы перегоним Америку и Китай, я не против такой диктатуры, такого авторитарного режима. Пусть будет и демократия, но управляемая, недаром говорят, суверенная демократия. Мне нужна модель развивающейся России, любая такая модель меня может устроить, даже если лично я буду в стороне, даже если меня не допустят к работе по реализации этой программы, поскольку я выступал против этих людей.

Михаил Дроздов: Многие считают, что патриоты потому ушли в такую глухую оппозицию, что им не досталось кусочка от властного пирога. Но я лично знаю среди патриотов множество людей, которые абсолютно не рвутся к власти.

Владимир Бондаренко: Среди патриотов, начиная с советских времен, процентов 90 составляли люди служащие России, любящие и детей, и семью, и свою Родину. Во всем мире это святое понятие, а в России, к сожалению, чуть ли не преступление.

Михаил Дроздов: Я с этим не соглашусь, в общественном сознании современной России уже произошел сдвиг. Даже говорить о том, что мы не любим Родину, стало не модно, не престижно.

Владимир Бондаренко: Это понятно, меня радует этот сдвиг, но в той же культуре я сдвига пока не вижу. Я надеюсь, что в других областях все лучше развивается, но в силу того, что Путин и его окружение слабо разбираются в культуре, они думают, что культура не так важна, ее и отдали на откуп радикальным либералам. Швыдкой и его окружение, все эти разрушители, которые господствуют в нынешней либеральной литературе, никогда не будут любить Россию, это я вам гарантирую. Они будут смеяться над Россией всегда и везде. Вот когда я увижу, что очередную писательскую делегацию на Парижскую ярмарку, или на Франкфуртскую ярмарку возглавляют люди любящие свою Родину, тогда я поверю, что и в культуре происходят сдвиги. Пока же ставка в культуре делается на разрушителей. Примером тому была Пекинская ярмарка, куда кроме нескольких, высокоценимых мною писателей поехали тотальные разрушители. И вот уже тот же Кабаков с издевкой пишет о Китае в «Неделе». Получается так, что наши чиновники посылают делегацию представлять свою страну, а потом члены этой делегации будет ругать китайский режим во всех своих органах печати. Конечно, китайские информаторы будут это отслеживать, и у них будет складываться впечатление, что в России проводится антикитайская политика. По крайней мере, в книжном мире России это так! С советских времен не переиздают китайскую классику: «Путешествие на Запад», «Сон в красном тереме», «Троецарствие», «Речные заводи» — все эти великие китайские книги не выходили уже полвека. Даже эротический средневековый эпос «Цзинь, пинь мэй» не переиздают. Не говоря уже о современной литературе. Ни одного перевода, кроме лютых диссидентов. Как же эти власти будут проводить год Китая в России? Ведь по нашему телевидению никогда не покажут мировые шедевры нынешних гениев китайского кино, тех же Чжана Имоу или Чена Кайге. Хотя для имперской политики Путина фильм Чжана Имоу «Герой» очень бы подошел.

Михаил Дроздов: Да, действительно, сейчас России как никогда важно сохранять добрые отношения с Китаем.

Владимир Бондаренко: Поэтому я и надеюсь что не те чиновники, которые на словах улыбаются, а на самом деле презирают все, что тут происходит, а такие люди как я и ты, влюбленные в Китай, в национальную культуру Китая — его искусство, древнюю философию, литературу, и будут определять российско-китайские культурные связи. Среди государственников хватает людей, которые ценят китайскую культуру. Все мы знаем, что Китай когда-то учился у Советского Союза, много брал у нас, начиная с космических кораблей и заканчивая автоматом Калашникова. Но теперь Россия должна брать на вооружение китайский опыт модернизации страны, модели национального развития. Вообще, китайский эксперимент должен найти продолжение в России с учетом наших национальных особенностей. Вот тогда мы станем и дружить больше, перенимая опыт, и будем чаще приезжать, чаще заимствовать, а Китай с удовольствием будет делиться своим опытом. Это тем более будет ему выгодно, поскольку Китай в ответ будет получать энергоресурсы нашей якобы «мощной энергетической державы». Ведь нас вместе с китайцами — два миллиарда. Тем более, Китай, в отличие от Америки, не воинственная страна, это доказывает вся пятитысячелетняя история его цивилизации.

Михаил Дроздов: И напоследок, блиц. Какой ваш самый любимый современный писатель, поэт, критик?

Владимир Бондаренко: Современный писатель — Валентин Распутин. Но я назвал бы еще и Александра Проханова. Это два очень разных писателя. Два направления, как Толстой и Достоевский. Оба патриоты, оба очень талантливы, оба одного года рождения, и при этом — мои друзья, их обоих я ценю за талант.

Поэт — недавно умерший Юрий Кузнецов, если его все-таки можно назвать современным поэтом. Это глыба, это мощная глыба, которого я сопоставляю с Иосифом Бродским. Бродский и Кузнецов — это два мощных поэтических гения конца ХХ века.

Из критиков, моих сверстников, я бы назвал Валентина Курбатова, а из молодых — Юрий Павлов, я его очень ценю.

Среди молодых писателей хотел бы выделить Захара Прилепина, Ирину Мамаеву, мою петрозаводскую землячку, Германа Садулаева. Также есть молодые поэты, яркие, интересные, от Алексея Шорохова до Алины Витухновской. Это все 30-летняя литература. Так что современная национальная русская литература очень яркая, надеюсь, что на развитие России она будет оказывать традиционно высокое влияние, как бы ни загоняли ее куда-то на обочину.

Михаил Дроздов: Большое спасибо вам за беседу.