В ночь на 30 января главная артерия Шанхая Нанкин род была почти неузнаваема. Как всегда парадная и ослепительная блеском своих ночных огней и реклам она приняла особенный облик улицы китайского города. Многотысячная толпа китайцев совершенно запрудила панели.

Запрещение национального правительства празднования нового года по лунному календарю заставило всех, кто верен традициям страны прошлых веков, перейти в эту ночь на иностранные концессии и праздновать этот самый большой у народа праздник по незабываемым заветам предков.

На протяжении всей Нанкин род по обеим сторонам панелей сидели и лежали нищие, наполняя улицу своими воющими мольбами, протягивали свои руки и, хватая прохожих за одежду, просили милостыни.

Гудки автомобилей, звонки трамваев, рев толпы, оглушительный треск хлопушек и ракет превращали улицу в ад.

В многочисленных ресторанах праздничная толпа предавалась чревоугодию.

Но многие шли также, прежде всего к бронзовым богам.

Почти в самом центре Нанкин род находится храм, скрытый огромными каменными исполинами домов. Сплошная толпа устремлялась в узкую щель темного коридора между домами и попадала в храм, алтари которого посвящены богине милосердия Гуанди.

Почти у самого входа в храм в огромном чугунном жертвеннике пылает косматым пламенем костер сжигаемых бумажных освященных молитв, в которых верующие обращаются к божествам.

Запыленные статуи богов загадочно блестят бронзой и пестротой своей фантастической раскраски от окружающих их частоколов горящих красных, будто сандаловых, свечей.

В почти непроглядном тумане дыма, копоти и пахучих курений слышно тягучее пение гонга и протяжные завывания молящихся верующих.

Монахи с блестящими аскетическими лицами бойко торгуют свечами и свитками священных бумаг для сжигания.

Гуанди покровительствует желтой женщине на всех ее жизненных путях, а потому главный элемент ее посетителей — женщины.

Здесь перед ее алтарем все перемешалось. Богатые туалеты жен богачей рядом с грязными и рваными одеждами бедняков и даже нищих.

Больше всего среди этой женской толпы «жриц любви». Все они просят у богини Милосердия удачи в своих жизненных делах. Большим вниманием пользуется также алтарь бога Лао-е, покровителя деторождения.

Среди сплошной стены из толпы в храме почти невозможно сделать лишнего шага, на лицах всей толпы написано единственное желание — как можно скорей достигнуть алтаря богини и, принеся посильные жертвы, помолиться.

Лишь несколько шагов разделяют два мира. На главной улице города дико визжит жизнь и крутится волчок современной психологии, а в дымном храме те же, кто вертит этот волчок, творят обряды былых столетий.

Перед ликами бронзовых божеств оживает сила бронзовой религии народа, создавшего вокруг нее свой еще нерушимый быт.

В эту ночь в храмы шли даже те, кто уже давно сменил свои национальные одежды на костюмы европейцев, и, забывая на минуту свою настоящую жизнь, просили у запыленных богов удачи в этой жизни в новом году.

В эту ночь особенно ярко вырисовывался во всю свою загадочную красоту лик желтого Шанхая.

Китай молодой, с пламенными идеями Сун Ятсена, и такой же Китай старый, чтящий прошлое веков, оба сливались в одно целое на минуты и заглядывали в темноту и мистику своих тысячелетий.

Шанхайская Заря. № 1288. 01.02.1930, С. 3.